– Небольшой сюрприз, сударь… Можно сказать, нежданныйподарочек, намедни прибывший…

– Так неси его сюда.

– Мне бы самому хотелось это сделать, сударь, но я несмею…

– Что за черт, я тебе приказываю!

– Все равно, сударь, как-то неудобно…

– Отчего же?

– Подарок, сударь, как бы правильнее выразиться, сампришел…

– Прах тебя разрази, он что, живой?

– Живой, только это не «он»…

– Планше! – рявкнул д’Артаньян, осерчав и потеряввсякое терпение. – Вот такие вот, как ты, и строят ратушу[12],дьявол тебя побери со всеми потрохами! Назначь тебя интендантом строительства[13], оно, богом клянусь, и при наших внуках будет продолжаться!Стой, а это что такое?

– Письма, сударь, целых два… Давненько уж принесены.

– Планше, ты меня в гроб загонишь, – сказалд’Артаньян, взяв со столика в прихожей два запечатанных конверта. –Следовало бы тебя вздуть наконец, но сегодня очень уж радостный для меня день…Перед тобой – гвардеец его высокопреосвященства!

– Мои поздравления, сударь! Так вот, что касаемоподарка, то бишь, быть может, находки, самостоятельно приблудившейся…

– Погоди, – сказал д’Артаньян, рассматриваяконверты и гадая, распространяются ли на них предостережения кардинала. Вконце-то концов, матушку Генриха Наваррского отравили с помощью ядовитыхсвечей, еще кого-то – перчатками, короля Карла IX, по слухам, – пропитавотравой страницы книги, а кто-то еще умер, всего лишь понюхав отравленноеяблоко. Правда, это было в старые времена, при Екатерине Медичи с ееитальянскими умельцами по части изощреннейших ядов, а наша прелестная королеваАнна Австрийская никаких итальянцев при своей особе не держит, как и принцАнжу… черт, уже Орлеан…

Один конверт был большой, квадратный, запечатанный большойчерной сургучной печатью с гербом, показавшимся д’Артаньяну определеннознакомым, хотя он и не мог вспомнить в точности, чей это герб. Вообще письмодаже с первого взгляда носило серьезный, официальный вид.

Второй же конверт – продолговатый, гораздо меньше, от негоисходил явственный аромат тонких духов, и запечатан он был зеленым воском соттиском голубки, несущей в клюве розу.

После недолгих колебаний д’Артаньян сначала сорвал печать сквадратного конверта, как более строгого и казенного.

«Капитан королевских мушкетеров де Тревиль свидетельствуетсвое почтение шевалье д’Артаньяну и крайне желал бы встретиться с ним завтра у себядома в семь часов вечера».

«В семь часов вечера еще светло, – подумалд’Артаньян. – Интересно, с чего бы это вдруг он вспомнил обо мне? Ладно,как бы там ни было, а де Труавиль, пусть и именуется сейчас де Тревилем, врядли станет устраивать ловушку, да еще в собственном доме… Пожалуй, можно инанести визит, любопытно, что ему от меня теперь понадобилось…»

Он распечатал второй конверт – и не удержался от радостноговосклицания.

«Любезный шевалье д’Артаньян! Пожалуй, я соглашусьпрогуляться с вами завтра по Сен-Жерменской ярмарке, если вы пообещаетеупоминать о своих пылких чувствах не чаще одного раза в минуту, а также нестанете питать вовсе уж бесцеремонных надежд. Жду вас в доме на Королевскойплощади, когда часы пробьют два – разумеется, дня».

Подписи не было, но она и не требовалась. Д’Артаньян,прижимая письмо к сердцу, пустился в пляс по комнате от стены к стене – иопомнился лишь, перехватив изумленный взгляд Планше.

– Планше! – вскричал он, не теряя времени. –Я тебе дам поручение чрезвычайной важности! Не позднее часа дня, завтра, мненеобходим плащ гвардейца кардинала. Обегай весь Париж, найди портного, а еслинадо – дюжину, не жалей ни денег, ни ног – и будешь щедрейше вознагражден. Чтоты стоишь? Бегом, сударь, бегом!

– А… Она в соседней комнате…

– Она? Твой загадочный подарок?

– Ну да…

– Ладно, ладно! – воскликнул д’Артаньян, топаяногой. – Сейчас посмотрим… Беги к портному, несчастный, или я тебя проткнунасквозь! Ты слышал, не жалеть ни ног, ни денег! Плачу золотом по весу, еслипонадобится!

Когда Планше опрометью выбежал за дверь, д’Артаньян,несколько заинтригованный, направился в соседнюю комнату, служившую емукабинетом – то есть местом, где гасконец практически не бывал, ведь он не былни поэтом, ни государственным деятелем.

– Волк меня заешь! – воскликнул он, останавливаясьна пороге. – В самом деле сюрприз! Малютка Кати! Какими судьбами, мояпрелесть?

– Ах, сударь! – с глазами, полными слез,пролепетала молоденькая смазливая пикардийка, служившая горничной у герцогиниде Шеврез. – Мне было так страшно и некуда было идти… Я подумала, чтовы-то примете участие в судьбе бедной девушки… Я боюсь и хозяйку, и ее…

– Кого – ее?

– Здешнюю домовладелицу… Мне кажется, она меня узнала…Посмотрела так, что я до сих пор себя не помню от страха…

– Ну-ну, милочка! – сказал д’Артаньян, крутяус. – Могу тебя заверить, что в покоях гвардейца кардинала ты в полнойбезопасности.

– Сударь, значит, вы теперь…

– Вот именно, – гордо сказал гасконец. – Еговеличество и господин кардинал ценят преданных людей…

– Значит, вы сможете меня защитить…

– Да против всего света! – заверил д’Артаньян,озирая ее с приятностью, – заплаканная и перепуганная, малютка все же былаочаровательна. – Мы, гвардейцы кардинала, слов на ветер не бросаем, ашпаги у нас длинные, да и Бастилия при нас, если что! Ну-ка, садись вот сюда,выпей стаканчик божансийского и расскажи, что у тебя стряслось. Я так понимаю,ты сбежала от своей хозяйки?

– Пришлось, сударь, – подтвердила девушка, дрожавсем телом и робко приняв протянутый стакан. – Она так сердилась, осыпаламеня такими словами и обещала, что меня сбросят в мешке в Сену с перерезаннойглоткой…

– Вот тебе на! Это за что же?

– Она говорит, что это я во всем виновата. Что этоиз-за меня рухнули все ее планы, и не только ее… Вы понимаете, какие?

– Конечно, – сказал д’Артаньян,посерьезнев. – Уж мне ли не понимать…

– Вот видите… Она кричала, что, если бы я не отдалаписьмо в другие руки, ничего бы и не случилось… А откуда я могла знать, чтогосподин Планше – ваш слуга, а вовсе не домохозяина? Герцогиня мне и словечкомне заикнулась, что в доме живете вы, – она считала, что тут живет толькоБонасье… При чем же здесь я? Ну откуда я могла знать? Про жильца и речи небыло… А она грозит, что велит меня прирезать, сбросить в Сену или продасттуркам, а то и придушит собственными руками… Она себя не помнит от ярости,мечется, как дикий зверь…